Законодательно принцип добросовестности закреплен в тексте пп. 3-4 ст. 1 ГК РФ, а также п. 1 ст. 10 ГК РФ. Однако само понятие добросовестности не раскрывается ни в законе, ни в актах судебного толкования. Верховный Суд раскрывает лишь то, на что следует обращать внимание при квалификации поведения участников оборота как добросовестное: «Оценивая действия сторон как добросовестные или недобросовестные, следует исходить из поведения, ожидаемого от любого участника гражданского оборота, учитывающего права и законные интересы другой стороны, содействующего ей, в том числе в получении необходимой информации…»[4]. А.Г. Карапетов обращает внимание на то, что помимо ожидаемости, такое поведение должно соответствовать критерию нравственности, так как в некоторых отраслях экономики преобладает поведение, не соответствует стандарту честной деловой практики, что не может считаться добросовестным поведением[1, с. 41].
В силу наличия презумпции добросовестности участников гражданских правоотношений и специфики правоотношений, регулируемых отдельными институтами гражданского права, законодатель и правоприменитель прибегают к казуистичному перечислению случаев недобросовестного поведения и злоупотребления правом. Такая необходимость отчасти возникает из-за отсутствия четких критериев добросовестного поведения. Хотя в силу многообразия этих отношений, установление каких-либо определенных рамок весьма затруднительно.
В каждом случае добросовестность носит индивидуальный характер, т.к. намерения участников схожих правоотношений не могут быть всецело идентичны. В принятии решения о том добросовестно ли поведение контрагента, суд должен руководствоваться в первую очередь обстоятельствами дела в попытках установить степень злоупотребления правом. Такой подход, когда практика служит лишь подспорьем для принятия решения, а вовсе не «образцом», является наиболее логичным, исходя из сущности самого института добросовестности. И дело тут не в том, чтобы отрицать роль «прецедента» вовсе, а скорее в недопущении формализации принципа добросовестности, при которой он теряет всякое значение, ведь создан он как раз для того, чтобы предотвратить использование неточностей и лазеек формального закона.
Определение добросовестности фактически сводится к оценке волеизъявления со стороны его обычности в рамках конкретных правоотношений. Хотя предполагается, что первоочередно должна оцениваться направленность воли субъекта правоотношений на какие бы то ни было злоупотребления. Таким образом, можно наблюдать объективизацию воли вовне уже судом, то есть повторную объективизацию. Роль суда в этом деле состоит в том, чтобы путем сопоставления волеизъявлений участников правоотношений и правовых последствий таких правоотношений, выявить действительную волю контрагентов. В данном случае очевидно, что воля суда имеет решающее значение при принятии решения касательно добросовестности того или иного действия. К.И. Скловский пишет о том, что такая квалификация является не просто правом суда, но и его обязанностью, так как отказ суда толковать действия участников оборота с позиции добросовестности должен восприниматься как отказ в праве гражданина на суд, так как только правоприменитель имеет полномочия рассматривать такого рода вопрос[6, с. 106].
Добросовестность участников конкретных правоотношений следует оценивать именно с позиции воли, еще и потому что в п.3 ст. 10 ГК РФ законодатель называет злоупотреблением правом осуществление гражданских прав исключительно с намерением причинить вред другому лицу, «действия в обход закона» с противоправной целью, а также иное заведомо недобросовестное осуществление гражданских прав. Таким образом, закон ставит во главу угла намерение субъекта на недобросовестное поведение, осознанный характер его действий. Кроме того, Ю.П. Свит определяет в качестве составляющей добросовестного поведения «отсутствие противоречия законодательству РФ, обычаям делового оборота, отсутствие направленности или осознаваемой возможности причинения убытков (вреда) другим лицам»[5, с. 3]. Такая концепция приводит к необходимости оценки судом не только внешней составляющей правоотношений, но и их содержания, в частности, юридических фактов, как волевых действий участников оборота.
Стоит упомянуть, что в доктрине принято делить добросовестность на объективную и субъективную. В частности, об этом писал И.Б. Новицкий — в его понимании, объективная добросовестность представляет из себя обеспеченное императивной силой закона некое всеобъемлющее мерило, которым руководствуется как рядовой участник оборота, сообразуя свои интересы и действия, с правами и законными интересами своих контрагентов и третьих лиц, так и суд, используя его в качестве инструмента для расширительного толкования формальных предписаний закона для искоренения всякого злоупотребления.
В субъективном же смысле добросовестность представляет из себя правомерное заблуждение лица, происходящее из объективных обстоятельств, насчет фактов, имеющих юридическое значение. В частности, субъективная добросовестность проявляется в институте истребования от добросовестного приобретателя. Не всякое заблуждение может быть извинительным, а только то, которое явствует из сложившейся обстановки, что дает основание полагать, что лицо никаким образом не могло знать об определенных фактах[3].
Однако, стоит сказать, что их категорическое разделение вовсе не так актуально, как о нем говорят. Основываясь на волевом критерии, данные понятия, скорее, соотносятся как общее и частное. То есть, добросовестный образ мысли участника оборота был вызван его простительным заблуждением. Так, можно говорить о том, что его воля была направлена на приемлемое правом поведение, на «достижение социального идеала» — если бы тех фактов, о которых лицо не знало и не могла знать вовсе не было, поведение оценивалось бы уже как добросовестное в объективном смысле, и наоборот — простительно ли заблуждение или неведение одной из сторон правоотношения в конце концов будет решать суд. Также и в ГК РФ закреплено общее правило о необходимости добросовестного поведения участников оборота, а прочие нормы так или иначе синергирующие с общим правилом, дополняют или конкретизируют его применительно к определенным правоотношениям. Дело тут вовсе не в том, что субъективной добросовестности нет вовсе, а в том, что разделять эти понятия нецелесообразно ни для теории, ни для практики. О возможности такого слияния и о спорах, возникающих насчет этого в иностранной литературе упоминает А.В. Егоров. Он указывает на то, что субъективная добросовестность опирается на формулировку «не знал и не должен был знать», что свидетельствует об объективном вменении лицу фактов, которые мог бы знать любой средний участник оборота на его месте. Аргументируя значимость данной фразы тем, что реальное знание субъектов каких бы то ни было фактов действительности доказать весьма проблематично, он подчеркивает, что термин «субъективная» добросовестность не совсем удачный[2, с.7].
Таким образом, воля субъекта гражданских правоотношений является ключевым условием при оценке добросовестности контрагентов. Определяя волю участников гражданских правоотношений, суд выявляет действительные намерения сторон, не имелось ли в их действиях злоупотребления правом, умысла на причинение вреда контрагенту и т.д. Для определения добросовестного поведения нет универсальных критериев, в связи с этим правоприменитель должен выявлять добросовестность в каждом случае индивидуально, опираясь на волю и волеизъявление сторон.
Список использованных источников и литературы
- Договорное и обязательственное право (общая часть): постатейный комментарий к статьям 307–453 Гражданского кодекса Российской Федерации / Отв. ред. А.Г. Карапетов. – М.: М-Логос. 2017. 1120 с.
- Егоров А.В. Принцип добросовестности в Гражданском кодекса РФ: первые шаги реформы // Legal Insight. 2013. № 2. с. 4-10
- Новицкий И.Б. Принцип доброй совести в проекте обязательственного права // Вестник гражданского права. Том 6. 2006. №1
- Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 23.06.2015 N 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации» // КонсультантПлюс: справ. правовая система. Версия Проф. М., 2021. Доступ из локальной сети Науч. б-ки Том. гос. ун-та.
- Свит Ю.П. Понятие и значение добросовестности и разумности в современном российском праве // Законы России: опыт, анализ, практика. 2010. №9. С. 3-10.
- Скловский К.И. Толкование добросовестности как обязанность суда // Закон. 2017. № 1. С. 106-109.