В отечественной цивилистической науке существуют различные взгляды на категорию добросовестности. Добросовестность определяют как принцип или как опровержимую презумпцию.
Так, например, А.Г. Карапетов с соавторами [4], указывают, что принцип добросовестности является одним из ключевых принципов гражданского права. Авторы также подмечают, что идея добросовестности как принципа гражданского права нашла свое закрепление в ст. 1 ГК РФ с 1 марта 2013 г.
Д.В. Дождев [3] также указывает, что добросовестность есть в частности общий принцип, управляющий установлением, осуществлением и защитой гражданских прав и исполнением обязанностей (объективная добросовестность).
С другой стороны, некоторые авторы определяют добросовестность как опровержимую презумпцию. Так, В.Л. Вольфсон исходит из того, что добросовестность есть «стандарт» для правоотношений, следовательно, поскольку согласно ст. 10 ГК РФ, добросовестность сторон предполагается, она является опровержимой презумпцией [1, 2]. Возможно отметить, что данная позиция часто встречаема в практике.
Действительно, исходя, например, из положений ст. 166-167 ГК РФ, бремя опровержения презумпции, доказывания недобросовестности поведения стороны лежит на заявителе.
Так, например, при рассмотрении дела А40-32886/17, истец пытался признать недействительной сделку по заключению безвозмездного соглашения о передаче прав и обязанностей, которым одна организация передавала другой организации с идентичным первой названием, адресом, генеральным директором и участниками, дебиторскую задолженность, арбитражные суды четырех инстанций указали, что сам по себе факт совершения данной сделки нельзя счесть недобросовестным, т.к. не доказано, чем нарушаются права заявителя.
Схожим образом действует правило эстоппеля, исходя из положений ст. 166 и ст. 432 ГК РФ, бремя доказывания наличия оснований для применения правила эстоппель лежит на доверившейся стороне [4, 5].
Итак, возможно заключить, что по общему правилу в отечественной цивилистике добросовестность есть опровержимая презумпция.
Однако, в ряде специфических случаев можно говорить об опровержимой «презумпции недобросовестности».
Конкретно, данная презумпция существует в области рассмотрения дел о банкротстве, особенно в части оспаривания сделок должника, и в части привлечения к субсидиарной ответственности контролирующих должника лиц. В таком случае, возможно отметить, что доказывание соответствия действий должника «стандарту» добросовестность, суть, опровержение презумпции недобросовестности лежит на должнике или контролирующем должника лице.
Так, ст. 61.2 ФЗ «О банкротстве» явным образом указывает, например, что «неравноценным встречным исполнением обязательств будет признаваться, в частности, любая передача имущества или иное исполнение обязательств, если рыночная стоимость переданного должником имущества или осуществленного им иного исполнения обязательств существенно превышает стоимость полученного встречного исполнения обязательств, определенную с учетом условий и обстоятельств такого встречного исполнения обязательств». Необходимо отметить, что должник не лишен возможности доказать соответствие оспариваемой сделки рыночным условиям или наличие разнообразных «условий и обстоятельств», оправдывающих заключение подобной сделки.
Ст. 61.11 ФЗ «О банкротстве» прямым текстом указывает, что пока не доказано иное, предполагается, что полное погашение требований кредиторов невозможно вследствие действий и (или) бездействия контролирующего должника лица при наличии хотя бы одного из ряда обстоятельств.
Высшие суды также однозначно возлагают бремя доказывания «добросовестности» поведения контролирующих должника лиц на них самих. Так, согласно Постановлению Пленума Верховного Суда РФ от 21.12.2017 N 53, сам руководитель обязан доказать, что недостатки представленной управляющему документации не привели к существенному затруднению проведения процедур банкротства, либо доказав отсутствие вины в непередаче (п. 24). В ситуации привлечения к субсидиарной ответственности за совершение сделок, нанесших вред кредиторам, кредитору в ряде случаев достаточно доказать лишь само наличие вреда (п. 23).
Стоит отметить, что подобный подход в делах о несостоятельности существует уже весьма давно и устойчиво. Так, еще до введения в действие гл. III.1 ФЗ «О банкротстве», когда вопрос привлечения к субсидиарной ответственности регулировался ныне утратившей силу ст. 10 указанного закона, Постановление Пленума ВАС РФ от 30.07.2013 N 62 явно указывало, что бремя доказывания отсутствия нарушения обязанности действовать в интересах юридического лица добросовестно и разумно может быть возложено судом на директора (п. 1, см., также: п. 2 и 3 указанного постановления).
Наконец, Верховный суд исходит из презумпции недобросовестности не только в вопросах привлечения к субсидиарной ответственности, но и в вопросах о самом праве на включение требований контролирующих лиц в реестр требований кредиторов.
Так, например Обзор судебной практики ВС РФ от 29.01.2020 г., посвященный установлению требований контролирующих должника лиц, указывает, что именно на аффилированном с должником кредиторе лежит бремя опровержения разумных сомнений относительно мнимости договора, на котором основано его требование, заявленное в деле о банкротстве (п. 1).
Презумпция недобросовестности является общим местом и в обычной практике судов всех инстанций при рассмотрении дел о привлечении к субсидиарной ответственности. Суды следуют позиции ВС РФ.
Так, в громком деле «Дальней степи» (дело № А22-941/2006) суд, в оставленном в силе вышестоящими инстанциями определении указывает: «Системный анализ […] свидетельствует о том, что при совершении лицами, являющимися аффилированными/заинтересованными и входящими в единую группу, действий, причинивших вред и/или повлекших причинение убытков, презюмируется их недобросовестность и осведомленность о противоправных целях совершаемых действий.
В приведенном выше примере с выводом активов должника на аффилированное лицо, суд привлек учредителя и генерального директора обоих Обществ с одинаковыми адресами и названиями к субсидиарной ответственности, в частности, указав: Таким образом, бремя доказывания добросовестности и разумности действий контролирующих должника лиц возлагается на этих лиц, поскольку причинение ими вреда должнику и его кредиторам презюмируется[1].
При этом суд сослался на принцип lex specialis derogat generali, а равно отклоняет доводы контролирующего лица о существующей преюдиции, в связи с отказом кредитору в признании сделки недействительной в рамках ранее рассмотренного по общим правилам арбитражного судопроизводства дела №А40-32886/2017, т.к. правовая квалификация сделки не является преюдицией.
Стоит также отметить, что при рассмотрении указанного дела само по себе производство по делу о несостоятельности было прекращено на основании абз. 8 п.1 ст. 57 ФЗ «О банкротстве»[2].
Таким образом, возможно сделать следующий вывод: в отечественной цивилистической практике общим местом является презумпция добросовестности. При этом, однако, при рассмотрении дел о несостоятельности, особенно в части оспаривания сделок должника, а также при рассмотрении вопросов о привлечении к субсидиарной ответственности и в определении правомерности действий контролирующих лиц в целом доминирует презумпция недобросовестности. Данный принцип выступает в качестве специальной нормы и таким образом превалирует над презумпцией добросовестности при рассмотрении указанной категории дел.
Литература
- Вольфсон В. Л. Принцип добросовестности как легальная презумпция бесконфликтности намерений в осуществлении субъективного гражданского права //Юридическая мысль. – 2018. – №. 3. – С. 62-68.
- Вольфсон В. Л. Добросовестность в гражданском праве: категория и принцип //Научные труды Северо-Западного института управления. – 2015. – Т. 6. – №. 3. – С. 105-116.
- Дождев Д.В. Совершенствование правоприменения новой редакции общей части Гражданского кодекса Российской Федерации: общие принципы в теории и судебной практике. Москва: РАНХиГС. 2017. – 61 с.
- Основные положения гражданского права: постатейный комментарий к статьям 1–16.1 Гражданского кодекса Российской Федерации [Электронное издание. Редакция 1.0]. Отв. ред. А. Г. Карапетов. – Москва : М-Логос, 2020. – 1469 с. (Комментарии к гражданскому законодательству #Глосса.)
- Сорокин А.И. Процессуальный эстоппель // Международный научно-исследовательский журнал. — 2015. — №7 (38) Часть 3. — С. 137—138. — URL: https://research-journal.org/law/processualnyj-estoppel/ (дата обращения: 15.04.2020).